И даже как–то щекой подергивать начал. И храпеть.
Вот так, щекой дерг, и всхрапываешь. И ногой бьешь от нетерпения.
Схватил банку ГОСТовской Высший сорт, хлеб, на кассу, домой.
Дома начистил четыре картофелины, поставил варить.
Чтобы не ждать, открыл банку.Рука потянулась за вилкой. Кусочек холодного еще мяса — в рот.
Соленое мягкое, холодное, лаврушечкой отдает, волокнистое…
Помотал языком, проглотил. Уххххх…
Но нет, прочь малодушие.
Сковородка, половинка луковицы, немного масла.
Жарим лучок — до золотистого состояния, и потом туда тушенку из банки, медленно разогреваем.
В это время сварилась картошечка, сливаем, немного мнем и туда, в сковородчку, где жир от тушенки уже шкворчет.
И перемешиваем… И перемешиваем…
И картошка медленно разламывается и вбирает в себя эти тонкие волокна мяса и слезинки жира.
И вбирает… И вбирает…
И перемешиваем…
И бутылочку водочки, а она уже на столе, открываем, наливаем рюмку, как наш дедушка говорит — «мениск» — это чтобы горочка была, чтобы полукруг прозрачный над краями рюмки. И тушенку с картошкой — на тарелочку. И ложку, обязательно ложкой есть, чтобы никаких компромиссов.
То есть значит, рюмку с горочкой к губам, к открытому жаждущему рту. И опрокидываем. И тепло, тепло пошло в рот, вокруг языка, в горло, по пищеводу, в желудок, и разлилось по животу, по груди, по всему тебе, в руки, в ноги, в голову пошло. Щеки зажгло, уши заалели. Тепло… Тепло…
И сразу за водкой. Обгоняя сам себя, чтобы успеть, чтобы не потерять…
Обжигаясь, на кончике ложки картошку с тушенкой следом в рот.
А в ней сладость особая, и мягкость, и жирность. И так они ложатся прямо на язык и весь рот обволакивают… И та же лаврушка в ней, и аромат черного перца.
В ней жизнь, в конце концов. Вся наше жизнь в ней.
И еще рюмочку. И вторые пол ложечки тушенки….
И третью… и дальше.
И все это в тебе. И все это в тебя. И все это уже ты.
И четвертую…
И пятую…
И дальше… И дальше…. И дальше….
И снова радостно понимаешь, что этот мир — Божий.
