Страсти по охоте
По мере роста, кошачья натура Матвея брала свое. Охотится он любил… Нет, не так, без охоты он жить не мог. Под первыми его попытками, жертвой храбрых, пали мои пятки. Он охотился на них постоянно, и днем, и ночью, и вечером и утром, особенно когда не спал. Уж не знаю, чем они его привлекали, но поначалу они являлись его первоочередной целью. Из-под дивана или шкафа, из-за гардин или портьер, со стула или кресла, стоило моим ногам оказаться в зоне его пеленга, как он тут же устремлялся к ним.
Но с возрастом, месяцев этак в пять, он резко переключился на объекты по своему росту и более мягкие. И следующей жертвой оказался тот самый моток белоснежной пряжи. Заметив его осторожный интерес, я поспешил убрать моток повыше и, как показала практика, напрасно. Через пару дней в абсолютной ночной тишине раздался грохот – это упала ваза, с которой кот прыгал на полку. Затем звон и дробь осколков – это разбилась стеклянная кукла-игрушка забытого года выпуска. Потом странная возня, непонятное шуршание и треск – это упала сорванная портьера, по которой, легким боковым дрифтом уносился «охотник». А затем мягкий удар, громкий удар и сдавленное «мяв-к» — это вслед за шторой упал шторный карниз и боднул обидчика. Потом пулеметное скребыхание когтей по полу… и тишина.
На утро, гордо распушив хвост, Его Мерзопакостное Высочество прогуливалось по хате с мотком в зубах. Оно показывало его всем и по нескольку раз. Кошачьи глаза светились от счастья и гордости. Попытки мягко намекнуть рыжей скотинке, что моток он урвал чужой и что его надобно возвернуть, приводили к появлению сердитого «м-м-м-м-м» и ощетинившейся шерсти. А потом моток исчез и появился только на следующий день. В течении недели с мотком происходили метаморфозы исчезновений и проявлений. Моток темнел, мельчал, пока окончательно не растворился во вселенском небытии.
Свои охотничьи навыки кот совершенствовал постоянно. Понятное дело, что мотком дело не ограничилось, и в кровавой пасти коварного хищника перебывали носки, брелки, тапочки, фантики от конфет, да и сами конфеты, и, в конце концов, мышь. Серенькая такая, с глазками-бусинками. И с того момента, Матвей как-то быстро потерял интерес к праздной охоте. По крайней мере, застать его, гоняющим какой-нибудь посторонний предмет, было очень проблематично.
А следующим летом мне предстояло постичь и принять мысль, о своей абсолютной непригодности к охоте. Сей вердикт Матвей мне вынес после трех или четырех неудачных попыток научить делать это правильно. А начиналось все банально: лето, покос, свежие валки и необходимость их регулярно ворошить. Рыжий Бармалей увязался со мной, по каким-то своим, чисто бармалейским соображениям.
Наум Приходящий