Ингибиторы за грехи отцов, или дело о юных дарованиях (глава 23)


Итак, прекрасная Еления была твердо настроена на то, чтобы добыть необходимую дону Хемулю информацию. Но…, как говорил один известный восточный герой, «о злая судьба, о ветер невзгод!» Ветер действительно прилетел, приняв вид счастливых и загорелых деток, вернувшихся в родные (по крайней мере, для одной детки) пенаты! Проще говоря, домой вернулись Петрофф, Жанна, Луи, Катерина и Женни. И всем, включая Елению, стало не до того, чтобы плести изощренные интриги. По крайней мере, на какое-то время.

Трое деток – Луи, Катерина и Женни – были несколько ошарашены, обнаружив в доме Петроффых любящих родителей. Не успели они сказать «а что вы тут делаете?», как были разобраны и растащены по разным комнатам для проведения воспитательных бесед, сопровождаемых слезами, объятьями, угрозами наказать и назиданиями. Больше всего с этой точки зрения повезло Женни, а, впрочем, как сказать… Повезло в том смысле, что родители довольно быстро свернули тему воспитания младого ингибитора в юбке и перескочили на более животрепещущую тему – оказывается, у Женни в обозримом будущем должна была появиться крохотная сестренка Франсуаза. И мама Женни, заливаясь слезами радости, уже вовсю ворковала о том, какая прекрасная это будет девочка, какой она будет кроткой и послушной – не то, что некоторые, и каким счастьем ее одарил Господь на склоне лет…

Женни была одновременно обрадована и уязвлена, да так и металась душой между этими противоречивыми чувствами. С одной стороны, это же неплохо, что родители через какие-то семь-восемь месяцев переключатся на новоявленную доченьку и оставят ее, Женни, в покое. А с другой стороны…, Женни терзало чувство ревности. Она привыкла чувствовать себя единственной и неповторимой дочуркой, солнышком, лапочкой, заинькой и далее по тексту. А тут какая-то Франсуаза, о которой пока разве что куры щебечут! Ну есть ли в мире справедливость???

Поэтому Женни, сухо поздравив родителей и привычно пообещав больше не доставлять им неприятностей, удалилась в сад, чтобы обдумать грядущие перемены в жизни. Ежения, совершенно ослепленная счастьем нового материнства, не обратила внимания на странное поведение дочери. Зато непривычную реакцию Женни более чем заметил Дегре. Начальник полиции скорее почувствовал, чем понял, что с их с Еженией заинькой происходит что-то не то, и отправился вслед за дочуркой в сад.

Дочурка, мрачная и надутая, сидела в саду на скамейке, меланхолично отрывая листочки с растущего рядом кустика. Увидев отца, она передернула плечиками:

— У всех кто-то есть, — тихо сказала она. – У вас теперь какая-то Франсуаза, у Луи – Катерина, у мальчишек целый выводок возлюбленных. А мне что же, так и коротать жизнь одной? Хорошо же вы все устроились…, кроме меня, конечно.

Дегре внимательно посмотрел на расстроенное личико семейного наказания.

— Женни, я, конечно, не слишком уважаю всех этих Овидий и Вергилий – горели бы они в аду! – но…, сдается мне, что твоя мета…, мето…, мете…

— Метаморфоза, папочка, — кротко подсказало семейное наказание.

— Ага, метаморфоза. Вот именно. Так вот, сдается мне, что эта самая метаморфоза связана вовсе не с прибавлением в нашем семействе. И не с тем, что ты завидуешь братьям, Катерине и Луи. И даже не с тем, что мы с мамой через несколько месяцев будем носиться с Франсуазой. Так что давай пропустим всю эту прелюдию и перейдем к сути вопроса. Чего ты на самом деле хочешь?

Женни, дотерзав веточку кустика, взглянула на отца.

— Мне нравится в России, — решительно сказала она. – Я хочу остаться здесь!

— Нравится в России или понравился кто-то в России? – в лучших традициях полицейского следователя уточнил отец, заставив дочурку слегка порозоветь.

— Нравится в России и нравится кто-то в России. А что, всем можно, а мне нельзя?

Дегре сел на скамью рядом с дочуркой и полуобнял ее за плечи.

— И тебе можно, — вздохнув, сказал он. – Глупый ты, маленький ингибитор… Хотелось бы только верить, что твой избранник не относится к какому-либо особо зловредному разряду химических элементов, а то ведь страшно представить, какую гремучую смесь вы с ним образуете.

— Ах, папА, -вспыхнув, как утренняя заря, отвечала отцу Женни. – К чему эти твои полицейские следствия да вечные подозрения! Если благородный человек, может, даже когда-то ошибался в своей жизни… если он исправился и стал совсем другим под благотворным женским влиянием … что же теперь, его вечно в чём-то обвинять?! Разве не может человек изменится, разве он всю свою жизнь остаётся тем же, что и когда-то в молодости?

Женни вскочила, заломила руки и взяла трагическую паузу, глядя в небеса и косясь на пошедшего пятнами папеньку.

Пока доченька демонстрировала графу высоты владения логикой и риторикой, Дегре всё больше обмирал. А слова «когда-то в молодости» его вообще ввергли в состояние ступора. Кого на этот раз откопала милая заинька? Может, ей на опасных русских дорогах встретился какой-то бородатый русский бандит…этот, как его… «раз-бой-ник»? Или же дядюшка Петрофф ненароком познакомил её с кем-то из своих друзей-шпионов? Судя по услышанному, предметом воздыханий Женни стал какой-то достаточно взрослый и весьма неоднозначный субъект. И как жаль, что юный граф Луи так и не состоялся в качестве её первой любви.  Сейчас он бы молил всех святых, которых знал и даже не знал, чтобы это было так. Но – увы! – это было совсем не так. Что ж, надо было испить чашу до дна – вдруг ещё не поздно что-то исправить?

— Женни, ангел мой – сказал граф, взяв дочь за руку и снова сажая на место подле себя. – Скажи же мне, где ты нашла этого…эээ… благородного человека, как с ним познакомилась, и кто это, в конце концов?

— Когда мы подъезжали к Москве – отвечала милая Женни, вычисляя – что можно сказать сейчас, а что надо приберечь на потом – Ну вот, когда мы уже подъезжали к Москве… дядюшка Петрофф решил заехать к одному своему…эээ…приятелю, чьё небольшое имение как раз находилось на нашем пути…

Тут деточка взяла небольшую паузу, чтобы половчее изложить свою лав стори.

«Шпион!» – тем временем мысленно комментировал её рассказ батюшка.

— Ну вот… Мы прогостили у этого …знакомого… дядюшки два дня. Следовало, знаешь ли, привести себя в порядок после нашего сложного путешествия. Мы даже там парились в этой русской мыльне, которая называется «БАНЯ» — и знаешь, мне там только в первый раз не очень-то понравилось, а потом понравилось, и даже очень! Там так весело!…

«Ну да – продолжал комментировать граф. – Как же не понравиться месту, где горит огонь, кипит вода, стоит пар и стегают прутьями голых и ни в чём не повинных людей, той, которая и ад воспримет как чудесное местечко!»

— Ну вот… И мне очень понравился этот дядюшкин знакомый… У них с ним ещё какие-то дела были…но нам этот человек тоже уделял много внимания. Знаешь, этот Ми-ха-ил Ле-он-тье-вич так хорошо говорит по-русски! Он вообще много языков знает… и во всём так здорово разбирается!

«Иностранец! – констатировал граф. – Только почему-то живущий в России, вон даже имение подмосковное есть. Небось, за какие-то провинности не смеет в Европу глаз показать. Всё интереснее и интереснее…»

А дочка уже не таясь щебетала – какой этот Ми-ха-ил умный, какой талантливый, какой интересный, какой любезный, какой необыкновенный…

— Это ты, прелесть моя, за два дня успела понять? – скептически осведомился Дегре.

Женни опять вспыхнула:

— Ты, папА, думаешь, что только ты один умеешь разгадать человека за пару часов! А вот и нет! Мне вот мон Мишель сказал, что я очень умна и проницательна, что и у взрослых дам редко встречается!

-Погоди, как ты его назвала? «Мон Мишель»??

— Ну да… а что? Он сам так просил! Ну когда мы с ним…

— Что?! Что – вы с ним?

— Да ничего особенного! Я попросила показать мне русский «се-но-вал», о котором так много слышала от тётушки Элиссы…

«Я убью его, кто бы он ни был!» — пообещал себе Дегре.

— И он показал, разумеется? – с дрожью в голосе спросил он Женни.

— Ну да, показал! Там правда так мило! И Мишель там поцеловал мне ручки…много раз…и

— И?

— И в щёчки поцеловал… и…

— И?!

— И попросил моей руки! Вот! Это как бы была наша помолвка! И нечего тут на меня смотреть, как будто я какая-то девка из таверны! Мы поклялись друг другу в вечной любви, и…

— И?!!

— И всё! Мишель завтра должен будет приехать сюда с визитом, познакомиться с моими родителями и официально попросить моей руки. И попробуйте только встретить его нелюбезно! Только позвольте себе быть с ним надутыми и жеманными!! У него, между прочим, генеалогическое древо насчитывает не меньше пятисот лет, чем Вы, папА, отнюдь не можете похвастать! Так же, как и мамА!… Я вообще не хотела вам ни о чём говорить, пока Мишель не приедет сам и сам всё вам не скажет… Это ты, папА, вынудил меня всё рассказать. Поэтому я больше не скажу ни слова, так и знай!

И Женни гордо удалилась в свою комнату, откуда не вышла даже к ужину, сославшись на сильную усталость и головную боль.

А Дегре весь вечер ломал голову над тем – сказать ли жене о таком неожиданном повороте или же пусть всё остаётся на своём месте до завтра. Если, конечно, этот Мишель вправду питает такие серьёзные намерения по отношению к их дочери, что действительно приедет просить у них её руки.

 

 

Продолжение следует

© Ёжики (Анастас) & Леди Мелисандра