Часть 3-я

Пулемет плевался смертью еще секунд пятнадцать после падения Валерки, потом затих. Через несколько секунд затих и второй. Прозвучали еще две очень коротких очереди и несколько звонких ударов немецкой винтовки. Всё…

…Вернулся Йохан, привел с собой Ганса и Антона Циглера. Затрещал небольшой костерок.

— Курт, отлипни от приклада. Русские все равно не придут, а если придут, то будут так шуметь, что мертвого разбудят.
— И то дело, Громбахер… Давай сюда.
— Сколько раз говорил тебе, Ганс, не называть меня Громбахером? Я для тебя либо Курт, либо, если пожелаешь официальности, господин фельдфебель…
— Но у тебя рожа как у Громбахера — захохотал Ганс.

Остальные трое к нему присоединились. Потянуло вкусным дымком. Валерка все так же лежал, прислушивался и принюхивался.

— А вот свежие яйца… Кругленькие из-под русской курочки. Matka jaiki, bistro! Валерка и не думал, что этот запасливый Курт произнесет фразу, которую влагали в уста карикатурных немцев актеры «Боевого киносборника».
— Я бы сейчас отнес свои яйца к кругленькой русской девушке, — пробурчал Ганс
— О-о-о! — развеселилась вся компания — Ганс у нас большой специалист по русским девушкам. Все по нему так и сохнут…

Кто-то тряхнул алюминиевой фляжкой. Зашуршала отвинчиваемая крышка. Валерка напряженно вслушивался в их приглушенный стенкой окопа разговор. Внезапно где-то рядом, словно доской по ушам, бахнула граната. Валерка непроизвольно дернулся. «Дурак!» — вспыхнуло в голове.

Немцы всполошились, вязко щелкнул затвор. «Дра-а-а!!! Д-драааа!!!» — пулемет выдал два коротких смертоносных веера свинца и залил пространство перед собой пряным кордитным дымом. Валерка временно оглох.

— Курт! Курт!!!
— Что?!
— Хватит обниматься с пулеметом! Это обычная русская граната с обычным русским запалом: взрывается либо в руках, либо через полчаса! Эта взорвалась через полчаса!
— Мне кажется, тот русский дернулся!
— Его осколками ударило… Ну проверь, если хочешь.

Валерка зажмурился и издал сквозь стиснутые зубы отчаянный всхлип. В душе он проклял себя за глупость. Какова смерть? Боль или просто удар? Горячо или остро? Именно сейчас он ощутил корочку застывшей крови на руке и на груди, как она слегка стянула волоски на коже. Голова опять начала молоть всякую глупость.

Сверху опять распороло воздух: «ДДраааа!». Он затылком почувствовал жар и горячий ветер от пулеметного ствола. Жив? Жив! Они целились в другого!

— Теперь он дважды мертв, трусишка! Погляди — твои пули его развернули — в голове дырка с кулак! Только зря патроны истратил. Ладно, раз уж такое дело — меняем ствол…

Послышалось позвякивание и скрежет. Немцы, бурча себе под нос меняли ствол: — Вот чертовы свиньи… Их всегда нужно еще раз достреливать.
Откуда-то сзади (очевидно из укрытия минометчиков) донесся крик: — Э-эй! Что у вас там?
— Русская граната! Все в порядке! Они ни черта не умеют делать гранаты — запал сработал через полчаса!
— Все целы?
— Целы!
— Ладно, пусть вам русские в следующий раз задницу отгрызут!
— Да пошел ты, Эмиль Биш!

Немцы по пояс высунулись над бруствером и осматривали поле. Двое… Один тощий, с коротким тупеньким носом, в рубахе с закатанными рукавами, второй — широкий белоглазый здоровяк, у которого на штангистских плечах топорщились мятые хлястики. Валерка изобразил бессмысленное лицо и постарался превратиться в камень. Глаза одного из немцев — карие, с воспаленными веками, дважды равнодушно встречались с его глазом, которым он наблюдал за ними, и не изменили своего равнодушно-внимательного выражения. Приглушенный скрежет, звяканье и постукивание закончились.

— Ну вот и все. Готово. Посмотри, Ганс, какой разгар ствола… надо сегодня же заказать у оружейника два новых — при таком темпе поступления подкреплений у русских будем за неделю съедать по стволу!
Один из немцев присвистнул: — Ничего себе. Нам, пожалуй, тоже надо поменять…

Немцы тихо переговаривались между собой. Один пошел вдоль по окопу.

— Эй! Ребята, тут еще одна русская граната! Я ее сейчас выкину…
— Стой, Антон! Погоди… Курт, ты у нас умеешь обращаться с русскими гранатами?
— Ага.
— Выкинь ее.
— Хм… Тогда чур Йохан отдает свою стопку. За риск.
— А не жирно?
— Тогда выкидывай ее сам, Йохан…
— Ладно черт с тобой, выпивоха. Отдаю тебе мою порцию.

Специалист по русским гранатам пошел к тому месту, где стоял Антон.

— Я всегда говорил, что русские — болваны. Смотрите, граната даже не взведена! Он ее кинул как камень! Таким только дубиной воевать… Вот, смотрите как надо…

Валерка в памяти прокрутил руководство. Ручку туда, сюда… Курт защелкал рукояткой, потом сильно размахнулся и сипло крякнув швырнул гранату что есть сил вперед. Метров за сорок от линии окопов граната плюхнулась в грязь и взорвалась.

— Эй! Вы там что, сдурели? — донеслось с позиций минометчиков.
— Мы выкидываем русские гранаты.
— Смотрите как бы вам задницы не поотрывало, болваны!

Четверка рассмеялась и, судя по звукам, вернулась к прерванному обеду. «Сейчас бы подняться, да рвануть к своим…» — тоскливо крутнулось в голове «Так ведь услышат и прямо в спину застрелят. И сядут жрать дальше, сволочи…» Он, опять чувствуя в животе отвратительный склизкий комок страха и несбыточной надежды, скосился назад. «Да тут еще эти соколы из заградотряда…»

Валеркин мозг вдруг как будто прополоскали холодной водой. Он заработал как часы. Он вдруг ощутил тиканье часиков прямо у себя в голове, маленьких женских золотых часиков, которые во время обыска один из конвойных тихой сапой сунул в карман шинели.

Граната… Валерке граната не досталась. Не хватило. Он напряженно вслушивался в звуки из немецкого окопа. Сытое, довольное чавканье. Стук ложек об алюминиевые котелки, тихие, с набитым ртом разговоры. Его не видят. Тик-тик-тик… Так-так-так… Валерка, не таясь, приподнял голову и осмотрелся. Тики-тик… прохладное, размеренное тиканье мыслей привело его на верную дорогу, дорогу назад. «Кушайте. Кушайте миленькие мои… Внимательно кушайте, прожевывайте, с исключительной пользой для организма свою поганую фашистскую тушенку…».

Он, дергаясь, стиснув зубы — рука вдруг решила напомнить о своем существовании и боль впилась в нее как цепной пес — пополз к лежащему навзничь бойцу, которого убили справа от него. За поясом мертвеца торчала одна, толкушкой, граната РГД-33. Вся надежда была на запал. Как там говорил этот… как его — или в руках, или через полчаса… Валерка вздрагивающими руками вытянул ее. Нормально. На боевом взводе. Круглая, увесистая, с ребристой ручкой смерть, родившаяся в рубашке, чугунной, с косыми неглубокими клетками. На эту самую гранату и была вся надежда.

Вариант со взрывом прямо в руке был, пожалуй, терпимым. Наверное, даже ничего почувствовать не успеешь. А вот с получасом… Попасть в плен Валерка даже не рассчитывал. Если узнают, что его взяли в плен…

…В ушах раздались слова какого-то уже сотого начальника, который лениво, швырками, перелистывал серые, с машинописными синеватыми буквами, страницы Валеркиного личного дела, в желточном круге света от строгой, вопросительно изогнувшей черную лебединую шею, эбонитовой настольной лампы. Его лица не было видно в темноте, да оно отупевшему от нескольких подряд перевозок и многочасовых допросов Валерке было неважно. Только поблескивали рубиновые шпалы да эмблема НКВД на рукаве.

«Запомни у меня, сучонок немецкий, как господа бога запомни. Бабка у тебя в Москве. Дед на поселении под Архангельском. Братья-сестры твои по спецколониям. Если ты, мразь этакая, вздумаешь из штрафбата дезертировать и к своим сбежать — они все за тебя ответят. Понял?»
И Валерка уже в сотый, тысячный раз кивал — «Понял»…