Воскресенье. Вечереет. Ничего не предвещает беды. Санитары приемного отделения лениво перебрасываются картами. Медсестра что-то заполняет в одном из многочисленных журналов. Начало сентября, ещё тепло.
Внезапно на столе начинает истошно дребезжать телефон.
— Приемная районной больницы, — привычно отзывается медсестра. И тут же меняется в лице. – Сколько? Поняла. Ждем.
И тут же нам:
— Звоните немедленно всем хирургам и травматологам. Под городом авария, рейсовый автобус столкнулся с грузовиком. Более сорока пострадавших. Большую часть привезут нам.
А вечер обещал быть томным.
Через двадцать минут оторванные от телевизора и семьи к больнице слетаются врачи. Первая скорая уже здесь. За ней несется вторая, третья. Приемная наполняется стонущими, плачущими людьми. Автобус был под завязку. Ехали в общежития студенты, пенсионеры возвращались с дач. К счастью серьезных повреждений мало. Легкие ЗЧМТ, ссадины, поломанные пальцы, разбитые носы. Бригады скорых пациентов не сортируют, забрасывают с места ДТП пострадавших в приемку и улетают за новой партией. А уж приемная разбирается, у кого глаз подбит, а у кого ребра сломаны. Старенький списанный восточными немцами рентгенаппарат стонет от непривычной нагрузки.
Погибший один. Сам водитель автобуса. В последний момент он пытался увести автобус от удара, и грузовик смял кабину прямо напротив водительского места.
В приемной – преддверие чистилища. Крики, стоны, на линолеуме лужи крови. Скамеек и кушеток не хватает, вновь прибывающие ложатся прямо на пол. Из областного центра уже вылетел вертолет санавиации с подмогой.
Золотое правило сортировки больных: «Обращай внимание не на того, кто кричит, а на того, кто затих. Возможно, скоро ты его потеряешь!» Твердо помня этот принцип, выхватываю из толпы тихую бабульку, сидящую в углу на расстеленной газетке.
— Что у вас?
— Да ты не волнуйся, внучок. Все хорошо у меня. Вот, когда падала, лбом ударилась.
Над бровью у пациентки небольшое рассечение. Обрабатываю, накладываю повязку. Проверяю на ЧМТ.
— Голова не кружится? Сознание не теряли?
— Да все у меня хорошо.
Бабушка наклоняется ко мне и доверительным шепотом сообщает:
— Я тут живу недалеко. Ты бы отпустил меня, внучок. Я уж сама дойду.
В двух шагах белугой орет здоровенный мужик с переломанным мизинцем, рыдает студентка с разбитой скулой. Поэтому колебался я недолго.
— Если ничего не беспокоит – утром придете! Имя, адрес я записал. Нам тут немного разобраться надо.
— Да неужто я не понимаю. Приду утром, обязательно приду. Вы уж тут постарайтесь.
И старушка скрылась в вечерних сумерках.
Каюсь, про свое должностное преступление я до утра забыл. Гипсовали, носили, накладывали швы и повязки. И все в крике, в воплях.
Светало, когда я на дрожащих ногах выбрался из приемного и стрельнул сигарету у полусонного от усталости хирурга. Пациентов рассортировали. Кого положили в травматологию, кого отправили домой. Водитель покоился в морге, в реанимации под аппаратами лежал старик с разрывом селезенки.
Тишина. И тут в конце улицы появляется неспешно ковыляющая фигурка. Приближается – и я узнаю давешнюю старушку, которую я отпустил домой. Она подходит к нам с хирургом, улыбается.
— Намаялись, соколики? Вы уж простите, что я так рано.
— Голова беспокоит? – с тревогой спрашиваю я.
— Да нет, с головой все хорошо. Нога у меня чего-то распухла. Вот я и пришла.
Нога в самом деле распухла. Делаем рентген. На снимке – перелом большой берцовой кости. Бабушка вечером УШЛА на своих ногах, а утром, опять же, на НОГАХ пришла. А молодые и здоровые с синяками и ушибами, ползали по полу и звали санитаров.
Все-таки послевоенное поколение крепче нас. Гвозди бы делать из этих людей.

с ув. Эдик Апломбов