Так обстояли дела у пани Зоси и ее возлюбленного либерала-негоцианта, близких к исполнению своих самых заветных желаний.

А как обстояли дела у мадам Ежении Дегре? Скажем честно, так себе. Ее дражайший супруг, как думала в сердцах Ежения, очень технично срулил с постоянно орущего и всюду ползающего корабля современности, оставив бедную женщину наедине с пятью достойными, но пока не подлежащими воспитанию наследниками.

Насчет того, что она вынуждена заниматься пятью малышами одна, Ежения, конечно, погорячилась – в доме было полно нянюшек, примерно по три штуки на каждого драгоценного сыночка. Но разве это хоть сколько-нибудь может утешить женщину, муж которой шляется неизвестно где? Ему, видите ли, надо бороться и искать, найти и обезвредить! А ей что надо – сидеть у окна в ожидании, когда этот ассенизатор парижских притонов соизволит вернуться домой? Фиг вам, не на ту напали!

И с этой мыслью Ежения поспешно оделась, раздала роте нянюшек ценные указания, чмокнула пять носиков и аналогичное количество лобиков и устремилась на свободу. Первым делом – в дом дражайшей кузины Элиссы, чтобы поделиться с ней своими горестями и подозрениями. Но дражайшей кузины дома не оказалось, что изрядно расстроило Ежению. Ладно, поищем заодно и ее, после недолгого раздумья решила она…, очень своевременно вспомнила о любимом трактире Дегре, где тот любил зажигать в далекие дни своего безбрачного состояния. Наверняка он и сейчас зависает там, мудро рассудила Ежения, и быстренько порулила по определенному адресу.

Предчувствие ее не обмануло – Дегре именно там и зависал. Но! При виде представшей ее взору картины у Ежении в глазах сначала посинело, потом потемнело, а потом угрожающе позеленело. Она, конечно, не могла видеть себя со стороны, а, если бы могла, то узнала бы, что ее лицо сначала побелело, потом пожелтело, а потом побагровело. И поверьте нам, уважаемые читатели, для подобной смены цветовой гаммы кожного покрова у баронессы были более чем веские причины! Ведь Дегре не просто наливался вином в гордом и порочном одиночестве – к его плечу прильнула… никто иная как Элисса. Которая заливалась слезами, и которую Дегре нежно обнимал за плечико и даже… о ужас! Чмокал в лобик!!!

Мы уверены, что спустись с небес ангел и узри он подобное бесчинство и попрание нравов, он тут же отбросил за ненадобностью нимб вокруг головы и вооружился огненным мечом. А Ежения, как вы наверняка уже поняли из первой части «Ингибиторов», отнюдь не была ангелом. Поэтому щелкнув зубами так, что даже самый смелый тигр убежал бы, жалобно мяукая, баронесса вплотную подобралась к парочке предателей и изменников.

— Так-так-так, — многообещающе протянула она. – Так-так-так-так…

— О дорогая, — приветствовал ее ничуть не смущенный (а все потому, что в стельку пьяный) любящий супруг. – А мы тут с Элиссой…

— Я отлично вижу, что вы тут с Элиссой, — Ежения обдала Дегре холодным презрением, мысленно пообещав реконструировать для него все девять кругов дантового ада. – Ну, от такого кобеля, как ты, я, конечно же, ничего иного и не ожидала. Но ты, Элисса, как ты могла…

— Могла, — икнула не менее нетрезвая чем Дегре Элисса. – Зря, конечно, но могла…, то есть смогла. Смогла выпить лишнего, дорогая, но ничего, завтра все как рукой снимет! И ты даже не представляешь себе, что мы с Дегре и с Эскендер-ханом…

— Отлично, — холод презрения в голосе Ежении достиг такой температуры, что мог бы заморозить все пески в пустыне Сахара. – Ты, выходит, еще и с двумя сразу зажигаешь! Не знала я тебя с этой стороны, зато теперь я понимаю, откуда в тебе эта порочность, эта неразборчивость в связях, это стремление вешаться на шею каждому встречному и поперечному мужику! Что, обратная сторона слюнявых баллад, которыми ты уже достала всех в Париже?

— Что-что-что?! – воскликнула оскорблённая леди Элисса. – Чем-чем-чем?!

— Тем-тем-тем, что ты сейчас услышала! – усмехнулась её кузина, только приступившая к выполнению своего дьявольского плана. Она прекрасно знала, что пишущего человека сильнее всего оскорбить и ранить можно именно по поводу его творений.

Мгновенно почти протрезвевшая от подлого предательства любимой кузины Элисса не собиралась просто так сдаваться.

— Вот, значит, как! – вскричала она, пожалев только об одном – что Эскендер-хан уже ушёл и унёс с собой свою знаменитую кривую саблю. Которая, кстати, очень занимала её воображение и которой она собиралась посвятить свой очередной сонет, строфы которого уже сложились у неё в голове:

Не соревнуюсь я с творцами од,

Которые красавиц воспевают

И ложью этой землю возмущают

И даже сам лазурный небосвод.

Пускай они для украшенья строф

Твердят в стихах, между собою споря,

О звездах неба, о венках цветов,

О драгоценностях земли и моря.

В любви и в слове — правда мой закон,

И я пишу, что сабля всё ж прекрасней,

Чем  все, кто смертной матерью рожден,

И даже солнце или месяц ясный.

И буду я хвалить любовь мою,

Хоть никому ее не продаю!

Особенно ей удалось окончание сонета, в котором, как всем известно, должна быть заключена квинтэссенция всего вышеизложенного. Правда, новый сонет почему-то отчаянно напоминал леди Элиссе что-то из Шекспира. Причём особенно напоминали великого Вильяма как раз две последних самых удачных строки!… Впрочем, англичанка решила разобраться с этим казусом завтра, на трезвую голову. Ибо сегодня…сегодня она несколько …эээ…позволила себе…но на то были веские причины! И всё так хорошо и удачно складывалось, как и строки очередного её шедевра…как вдруг…вдруг!…ниоткуда и неизвестно зачем выскочила милая…ну не такая уж милая, как выяснилось, кузина Ежения…и всё – всё! – испортила. Нет, не испортила! Ис-по-га-нила! Вот что она сделала с этим прекрасным миром, где все любили и понимали друг друга, а муж её кузины, милый лейтенант Дегре, оказался таким чувствительным к её горестям… И с которым они пришли к единому мнению, что уважают друг друга… Элисса даже прочитала Франсуа (он так разрешил называть себя по-родственному) только что сочинённый ею сонет о сабле…и тот ему чрезвычайно понравился…да! Зря кузина Ежения упрекала своего супруга в чёрствости и абсолютном отсутствии вкуса к литературе. Это ещё надо посмотреть – к чему Франсуа был нечувствителен. К до тошноты политизированным и архиядовитым эссе своей второй половины – фу! какая она ему половина, эта ехидна! Или же к поэтическим, воздушно-невесомым  строкам настоящей поэзии!

Всё это несколько сбивчиво, но очень эмоционально Элисса и изложила бывшей кузине – да-да! бывшей! – вскочив на стол и потрясая салфеткой, подобно знаменитой (правда, написанной позже) Свободе на баррикадах некоего Эжена Делакруа, который ещё тоже не родился.

Ежения, исполненная не менее английской кузины святой ярости, только-только собиралась сдёрнуть ту со стола с воплем всех времён и народов «Англичанка гадит!»… и даже уже руки к Элиссе протянула…хотя та, перестукивая каблучками по столешнице на манер испанской танцовщицы, удалялась от неё к – вы подумайте, наглость какая! – её законному супругу, которого она нахально называла Франсуа…

Но милосердный Господь, как известно, ненавидящий всякие войны, особенно несправедливые, явно вмешался в события в харчевне « Милая Жанетта» — и привёл всё совсем не к тому финалу, который  мы с вами, любезные читатели, вправе были ожидать.

В эту самую роковую минуту в харчевню ввалились Петрофф с Башироффым, которых разгорячённый симпозиумом с союзниками Эскендер-хан послал туда на предмет разных необходимых договорённостей для дальнейших действий.

И что же увидели русские паломники-искусствоведы?

Вот-вот только заключённый конкордат грозил рассыпаться в прах – и, видимо, из-за двух женщин, которые испепеляли друг друга взглядами и грозились отправить весь мир в тартарары!

Не вдаваясь в подробности происшедшего и спасая мир во всём мире, Петрофф ловко ссадил свою супругу со стола на землю и сжал в крепких объятиях, подмигнув Дегре, застывшему от ужаса – мол, давай, помогай, делай как я! И Дегре, разморозившись, сделал именно то единственное, что можно было сделать в этих обстоятельствах – тоже  крепко обнял свою баронессу. Оба растащили противоборствующие стороны по разным углам, а прибежавшему на шум хозяину харчевни, хорошо знакомому Дегре, сквозь крики и слёзы своих благоверных заказали хорошую закуску и не менее хорошую выпивку.

Немного успокоив дам, они выпустили их из супружеских объятий, но не отпуская от себя, предложили всему благородному обществу снова сесть за стол переговоров и по возможности внятно изложить суть своих претензий к противной стороне. И, пробившись сквозь всхлипы, вскрики, вопли и постоянные «а она сама…»…уяснили, наконец, смысл происходящего.

Боширофф, как самый искусный переговорщик и как лицо незаинтересованное, проявил чудеса сноровки в политике челночной дипломатии.

И, наконец, переговоры увенчались полным успехом – к удовлетворению обеих сторон, что, надо признаться, в переговорах случается нечасто.

Всё встало на места, уже никто никого ни в чём не подозревал и не обвинял, а после первого выпитого «за мир и процветание» бокала совсем неплохого бургундского дамы даже расцеловались, как всегда обвинив во всём происшедшем мужчин. Разве непонятно, что если бы не они – ничего такого между любящими друг друга голубками произойти не могло бы никогда?!

Вечно эти мужики лезут не в своё дело и только всё портят!

Продолжение следует

© Ёжики (Анастас) & Леди Мелисандра