— Ах, дон Хемуль! – томно пролепетала дама. – Я только после нашей последней встречи поняла, как прекрасно ваше имя! В нем есть все – сила, уверенность, решительность, напор, обаяние! Если бы вы знали, как мне не хватало его…, точнее, не хватало вас все эти годы, которые я провела в разлуке с вами. Я боролась со своими чувствами, скрывала их, но… Согласитесь, что в жизни любой женщины наступает минута, когда она сдается в сладкий плен любви и открывает избраннику подлинные желания своей души!

Дон Хемуль Санто… и как там дальше был слегка обескуражен. Спору нет, прекрасная Еления не оставляла его уж совсем равнодушным. И, конечно, даже такому прожженному иезуиту, как он, льстило внимание такой красавицы, как она. Но одно дело – легкий и полезный для его работы флирт, а совсем другое дело – страстная любовь, которая, как утверждала Еления, вспыхнула в ее душе подобно всепожирающему лесному пожару. Этого только не хватало, подумал дон Хемуль, — влюбленные дамочки… хм…, скажем так, не юного возраста способны на широкий спектр глупых и неосмотрительных поступков. И главное, на что они способны – это поставить в известность о своей первой и последней настоящей любви всех и каждого.

А пока дон Хемуль размышлял над искомой превратностью судьбы, дама подвигалась к нему все ближе и ближе…, пока он не оказался заключенным в страстное кольцо ее прекрасных рук и зажат этим кольцом так крепко, что у него перехватило дыхание. Капюшон свой дама откинула, но при этом оказалось, что на ней бархатная маска с густой вуалью. Графиня приняла самые серьёзные меры предосторожности!

— Мадам, — пискнул испанец, с каждой минутой все более осознавший, что, похоже, он попал – Не могу выразить словами, как мне лестны ваши чувства, но… Не забывайте, вы же замужняя дама, и ваш сын…

— Что мне сын! – решительно возгласила дама, сжимая Хемуля в объятьях так, что у него глаза на лоб полезли. – Мой сын уже совсем взрослый, не сегодня-завтра женится, и обзаведется собственными детьми. А я… я же еще молода и красива, не так ли, дон Хемуль Себастьян Хулио де Лос-Сьеррос – и – Санто-Эстебан? И вы…, вы тоже еще молоды и прекрасны…, ну, по крайней мере, вы еще не стары и точно прекрасны! Мы удалимся вместе под сень струй, где проведем с вами незабываемые часы…, месяцы,… годы…, десятилетия! И, если Господь будет благосклонен к нам, я подарю вам несколько премилых маленьких Хемулей… Давайте же объявим всем о наших чувствах и гордо понесем дальше по жизни знамя нашей вечной любви!

— Но, мадам, я вообще-то просил вас узнать побольше о Таните Кирилаве…

— О Таните? – в голосе дамы появились угрожающе-металлические нотки. – Позвольте узнать, с какой это стати вас интересует эта японка…, или русская…, или кто она там? Вам следует иметь в виду, дон Хемуль Себастьян Хулио де Лос-Сьеррос – и – Санто-Эстебан, что моя ревность так же горяча как моя любовь к вам! И малейший намек на неверность способен превратить меня в огнедышащий вулкан, который не уймут никакие поцелуи… и никакие золотые цепи, как бы искусно они не были выкованы!

— Графиня, мой интерес к Таните Кирилаве чисто деловой, я же вам это подробно объяснил…

— Все мужчины так говорят! – рявкнула в ответ подобно разъяренной тигрице дама. – А потом выясняется… Неужели вы думаете, что я поверю вам, если не получу весомого подтверждения взаимности наших чувств? Я действительно кое-что разузнала об интересующей вас особе, но я готова поведать вам об этом только после того как мы воссоединим наши тела так же, как уже воссоединены наши души!

Дон Хемуль Себастьян Хулио де Лос-Сьеррос – и – Санто-Эстебан понял, что, похоже, придется немного уступить взбесившейся от страсти даме и, кивнув, приник к ее губам страстным поцелуем. Когда поцелуй закончился, он стал уверенной и умелой рукой освобождать прекрасную грудь возлюбленной (момент, который ему всегда особенно нравился!)  из корсета — и тут…!!!

Дама закричала. Нет, это не тот глагол – способно ли пресное слово «закричала» передать звук, который издала гостья иезуита. В России сказали бы – она заревела белугой, да так оно и было. А если бы дело происходило несколькими веками позже, то сказали бы, что она завыла подобно пожарной сирене. Оглушенный криком дон Хемуль попятился, и тут… о ужас! В комнату ввалились еще дамы, в одной из которых оторопевший иезуит с первого взгляда опознал Ежению, а в другой – жену пана Станислава, с которой ему уже довелось пересечься на балу у русского царя. А следом за дамами ввалились Дегре, Эскендер-хан, Петрофф и за ними – о ужас-! – прекрасная Еления, которую Хемуль вроде бы только что… Значит, та, которая была в его объятьях – вовсе не Еления, а…????!!!

— Нечего сказать, — со свойственным ему ехидством заметил Дегре. – Очень мило коротают время те, кто выдает себя за слуг Божьих! Не знаем, как в России, а у нас насилие над женщинами считается преступлением. Что скажете, Эскендер-хан?

— И у нас тоже – отвечал Чингизид, играя кривой саблей, подвешенной к его поясу.

— У нас таких негодяев на кол сажают – зевая, сообщил Петрофф. — Ну или по шею в землю закапывают. А вот ещё бывает, что возмущённые родственники сами таких кастрируют… — и он снова зевнул.

И вся кампания устремила на дона Хемуля многообещающие взгляды, в которых читалось все, что угодно, кроме пожелания приятно провести вечер…, и следующие несколько дней…, и остаток жизни.

— Да мы… да я… — пролепетал застигнутый врасплох иезуит. – Она сама пришла!!

Тут пришедшая к нему дама сорвала с себя маску и вуаль и- о боги! – оказалась той самой мадам Танитой, о которой так рьяно расспрашивал свою гостью дон Хемуль.

Танита выхватила откуда-то белоснежный платок с кружевами и истерически зарыдала.

— Да! – сквозь всхлипы вещала она. – Я пришла к этому бесчестному человеку сама, надеясь на то, что он, как смиренный монах, примет мою исповедь и поможет мне примириться с Господом. Он обещал мне это! И вот, я, как невинная овечка, с любовью обратилась  к этому волку в овечьей шкуре и только было собралась поведать ему о своих прегрешениях, надеясь на его милосердие, как он…совершенно неожиданно для меня… набросился на меня и стал рвать на мне платье, говоря при этом такое, что я даже под угрозой отлучения от церкви не рискну повторить вслух! Я хрупкая и слабая женщина, я, конечно, не смогла бы долго сопротивляться этому мерзкому монаху, который только изображает из себя слугу Божьего! Какое счастье, что вы, господа, спасли меня из грязных лап этого развратника!

И Танита, как бы отступая в сторону, пребольно наступила на ногу дону Хемулю, обалдевшему от такой чудовищной лжи, а когда он попытался что-то сказать, очень чувствительно стукнула его в солнечное сплетение, от чего иезуит потерял дар речи и стал хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды.

— Да, действительно, как удачно вышло, что мы тут проходили мимо! – кивнул Петрофф. – И услышали слабые крики этой достойной женщины! Ещё бы пять минут – и мы бы уже ничего не услышали.

— Мерзавец непременно свернул бы ей голову, как цыплёнку, он бы не оставил жертву своего преступления в живых, это же ясно! – добавил Дегре.

— Изнасилование и убийство с особой жестокостью – припечатал Эскендер-хан. – С такого извращенца и кожу содрать не будет чересчур.

Наконец, дон Хемуль смог кое-как восстановить дыхание и закричал:

— Всё это ложь, от первого слова до последнего! Этой мадам не то что голову свернуть, ей даже подзатыльник дать вряд ли у кого получится! Нашли цыплёночка! – И иезуит обвёл глазами всю компанию, ища поддержки.

— Еления! – воскликнул он. – Вы-то хотя бы скажите, что встреча у меня должна была состояться с Вами, а не с этой степной гадюкой! Она, очевидно, прочитала мою записку и решила пробраться ко мне, чтобы…

— Чтобы что? – спросила его графиня де Ферро. – Какой же Вы лжец, дон Хемуль! Что могла бы сделать Вам эта дама – вам, закалённому бойцу? О какой записке Вы тут говорите, пороча мою честь и достоинство?!

— Плюс введение в заблуждение следствия и урон для репутации. – прокомментировал Эскендер-хан. — Пытка калёным железом.

Иезуит понял, что попал в тщательно и умело подготовленную ловушку. И у него нет другого выхода, кроме как договариваться с этими безжалостными людьми. «Не до жиру – быть бы живу» — вспомнил он подходящую русскую пословицу.

— Что ж, господа, признаю своё поражение – он поклонился Эскендер-хану. – Думаю, что нам с вами всё же можно договорится о возмещении морального и материального ущерба этим двум дамам – и он поклонился в сторону Елении и Таниты. — Ведь преступления как такового не было…но готов признать всё, что угодно, чтобы закончить эту нелепую ситуацию ко всеобщему удовольствию!

Через день дон Хемуль покинул Москву, а у графини Елении появилась прекрасная золотая цепь. А мадам Танита украсила одну из своих заколок чудесным синим сапфиром.

Продолжение следует

© Ёжики (Анастас) & Леди Мелисандра