Красное знамя под Выборгом. Часть 2-я.

Рассыпались, как и было сказано, подковой. Валерка оказался крайним левым, Неделин залег  в центре, Попову достался правый край.

Патроны договорились не жалеть. Жалеть, правда, было особо нечего – к неделинскому «эм-пэ» был один магазин в приемнике, один за голенищем, Валерка не стал отягощать себя лишней ношей и обошелся одним диском к «Суоми». У Попова было не лучше.

Валерка залег точно под небольшой пушистой сосенкой, взвел и выложил на траву оба своих пистолета, рукавом вытер со лба обильные капли пота.

Потянулись улитками секунды мучительного ожидания, скуки перед боем, от которой тошно жить и хочется очертя голову броситься в полный рост в самую драку, а не ждать ее, уткнувшись носом в пожелтевшую сухую траву. Во рту пересохло. В голове крутилась фраза из «памятки» — «Перекрестный огонь является одним из лучших множителей огневой мощи подразделения».

Он покосился на часы. Шесть минут. Немцы заставляют себя ждать. Снова утер пот.

Не торопятся, кстати. Не иначе желают неторопливой трусцой придти сюда, залечь точно так же и встретить лопухов-иванов по полной программе. Желательно – взять живыми.

На сиренево-розовый чертополох грузно, маленьким гудящим бомбардировщиком, опустился круглобрюхий полосатый шмель и начал возиться в раскачивающемся иглистом соцветии.
Десять минут. Это уже совсем неприлично. Он нагреб на голову горсть сухой травы и натрусил ей на ствол «Суоми». Двенадцать минут.

Из редкого больного леса, с той стороны, откуда они пришли, с трескотней вылетел дрозд.

Началось. На гребне показались между пьяных худосочных сосен бегущие трусцой фигурки. Валерка тихо свистнул, привлекая внимание товарищей. В ответ раздался такой же тихий свист. Трое остались на гребне, трое пошли на перемычку.

«Тааак… эти остались прикрывать… Чуют, гады…Очередь и сразу за пистолеты. Добить».

Он вжался в землю, напружинив все мускулы, чтобы в подходящий момент вскочить. Немцы молча, утопая в промоченной траве по щиколотку, трусили по заболоченной пустоши. Когда они подошли шагов на тридцать, Валерка вспомнил, что так и не договорились, когда открывать огонь. Двадцать шагов.

Было слышно, как скребет по кольцу карабинчик на ремне немецкого автомата. Послышался стук подкованных подошв по земле. И тут тишину распилило длинное «аха-тах-тах-тах» неделинского «эм-пэ». Пули срезали бессильно повисшую веточку и выбили пыль из пятнистой куртки ближайшего немца. Он упал на одно колено, потом повалился ничком. Второй схватился за плечо, дернул автомат, но его раздергала новая очередь. Дальний тут же пригнулся, хлестнул, не глядя от ремня, очередью по соснам и начал отходить. Валерка поймал в прицел сгорбленную фигурку и короткой очередью свалил его.

— Наша взяла! – воскликнул тонким сдавленным от волнения голосом Попов.
— Дёру, ребята, дёру!

Валерка обдул и сунул за голенище ТТ, а «парабеллум» просто за ремень, еще не распрямившись рванул по сосняку к лесу.

Со взгорка сперва одиночным, потом частыми короткими очередями заговорили три немецких «эм-пэ». Дистанция была предельная – шагов триста, но пули ложились часто и плотно.
Вздрогнула расщепленная сосенка. Потерявшая устойчивость пуля взвыла где-то над ухом. Над озером ожил и заворочался пулеметом в зрачке амбразуры колпак финского дота. Оттуда солидно, с оттяжечкой, заговорил финский «максим» — воду вспенило неровной строчкой, полетела прошлогодняя трава и отрезанные веточки, перемычку перерезала пыльная череда фонтанчиков.

Не целясь, на бегу, Валерка с рук дал короткую очередь назад, чтобы припугнуть немцев. Догнал несущихся во весь опор Попова и Неделина. Вломились в лес, у Попова на скуле расцвела красная отметина – стегануло веткой. Бежали еще минут десять, по узенькой тропинке между двумя поросшими больными осинами обширными болотами. Пулемет где-то сзади заливался вовсю.

Присели передохнуть. Жадно глотали воздух, каждый отпил по глотку воды, прополоскал рот – выплюнул.

— Хараа-шо! Немцам теперь ходу нет – через перемычку их пулемет не пропустит. В белый свет как в копеечку будут лупить с перепугу, не разбирая своих и чужих
— Смотри, Вася… Мы их нынче разозлили. Теперь примутся со всей душой, такой наглости нам не простят.
— А по мне, Ликсеич, хоть с душой хоть без души. Этих грохнули и других грохнем. Только подходи.
— А ты-то у нас бронированный?
— Тихо, боец Попов! Мне на нашем совете взвода было поручено дослужиться до генерала, потому убить меня признано до присвоения генеральского чина невозможным.
— Мели Емеля… дай-ка я лучше гостинец оставлю, чтобы за нами не полезли, — Мрачковский выпростал из кармана гранату и аккуратно спрятал ее в корнях березы, натянув проволоку до другого деревца, — и теперь перемычку эту можем из списка обходных путей вычеркнуть: если не поставят под наблюдение, то уж мин понатыкают – сколько смогут.

Рысью пошли дальше, огибая финские позиции, край которых, упирающийся в озеро и был отмечен одиноким дотом. Пробрались по пологому склону, засеянному камнями, на гребень. Присели отдышаться.

— А они влево взять не могут и пройти через финскую линию?
— Да вроде нет. Все равно крюка давать – полкилометра. Оторвались мы от них. После нашего реприманда по мордасам не сунутся. Сейчас через ленточку просочимся и мы уже дома.
Привели в порядок обмундирование.
— Ликсеич, только не бегом! Ноги мокрыми сапогами вусмерть сотрем!

Рассыпались неровным треугольником, пошли по лесу, оставляя глубокие вмятые следы в еще влажной после недавно стаявшего под пологом леса снега земле. Тихо шумел мокрый опад. Вброд перешли несколько проток.

— Ух, водица… чистый лед, даром что текучая!

Прикрывая друг друга прошли по склону пологого, засыпанного валунами холма, снова углубились в лес. Перелезли через еще один поросший лесом гребень. Потом по колено в воде, чтобы спутать следы, прошли через затопленную ложбинку в лесу, где ели с воронкой раздутыми комлями торчали из черной воды, засыпанной остатками беличьего обеда, прошлогодними березовыми семенами и пожелтевшими иголками. Со дна желто-бурыми взрывами поднималась потревоженная глинистая муть. Формальную линию фронта уже прошли оставалось не больше километра-двух. Старались не шуметь, но в похоронной тишине затопленного леса шум обтекающей сапоги воды и звук капель создавали целый оркестр. Выбрались наверх в сосновый бор, прибоем шумящий над головами разведчиков.
Прилегли на взгорке, где посуше, в очередной раз вылили из сапог воду, отжали портянки.

— Придем – и ноги к печке! – размечтался вполголоса Неделин, — и чаю с брусничным листом!
— И бланманже с повидлой – громким шепотом добавил Попов, сохраняя самый серьезный вид.
— Тихо ты!
— Чего тихо? Шуток не любишь?
— Нет. Тихо! Валерка, слышишь?!
— Нет. Ничего не слышу. Ты чего шепчешь?
— Вроде хрустнуло чего-то.
— Да это у меня кости хрустнули. Не видишь: потягиваюсь.
— Это не кости. Точно говорю – с той стороны кто-то шумнул. Как на сучок наступили.
«Это не кости – это гости» — про себя скаламбурил Валерка.
— Не может быть. За нами?
— Честное пионерское, слышал я хруст. Ветку обломили.

Валерка покачал головой, припоминая звуковую картину. Был хруст или не был? Но вот сзади в тишине послышался громкий бульк – не иначе кто-то, вылезая на твердую землю, соскользнул ногой в воду и поднял ненужный шум. От этого булька по телу прошла колючая электрическая волна. Враг здесь. Враг смог их выследить.

— Обувайся, обувайся! Давай-давай… Рассыпаться и по сходящимся – вон туда. Сейчас посмотрим, кто это шумит у нас в тылу.

Валерка забросил автомат за спину, взял в руку «парабеллум», вытащил ТТ из-за голенища, сунул длиннорылый пистолет за ремень слева: психология, за левой рукой меньше следят.
Как призраки, бесшумно разошлись шагов на пятьдесят. Валерка машинально поправил завязки капюшона и подвигал пистолет за ремнем. Он нырнул в покрытые молодыми листьями заросли лещины и какой-то высокой лесной травы и стал приближаться к затопленной ложбине.