Ёжики на броневике. Политинформация об историческом мистицизме


Анастас (взбираясь на броневик)

История, как известно, величайшая поэтесса. И в рамках своих творческих поисков она иногда делает то, что трудно понять нам, простым людям — например, намертво привязывает имена посредственностей к великим событиям.

Тут мы сразу должны сделать лирическое отступление во избежание суровой критики и тапков, мстительно летящих в нашу сторону. Определение «великие» в приложении к существительному «события» не имеет для нас ни положительной, ни отрицательной коннотации. Это просто обозначение того, что то или иное событие оказало огромное влияние на дальнейший ход мировой истории. С этой точки зрения, распад СССР был великим событием, а почему, мы думаем, никому не надо объяснять. Произошедшие после этого события в самых разных точках земного шарика говорят сами за себя.

Итак, на самом деле мы имели трех посредственностей: Ельцина, Кравчука и Шушкевича. В смутные времена таких возносит, извините за тавтологию, мутным потоком исторического процесса на вершину геополитической горы. По своим личным качествам они давно и надежно были бы забыты, но произошло нечто, в чем они непосредственно участвовали. И они остались в народной памяти.

Как величайшая поэтесса, история не упустила возможность сделать смерть всех трех этих персонажей весьма символичной. Борис Ельцин умер через два месяца после знаменитой Мюнхенской речи своего преемника, Владимира Путина. Фактически той речью Путин подвел черту под ельцинской внешней политикой, строившейся по принципу «что вам угодно, большие белые господа?» Шушкевич и Кравчук — при условии, конечно, что они на момент смерти были в здравом уме и твердой памяти — перед кончиной увидели, как гибнет самое уродливое и самое пакостное детище Беловежского соглашения. И, возможно, мы впадаем в мистицизм, но нам кажется, что это неспроста.

(слезая с броневика) Историю человечества в определенном смысле можно сравнить с огромной многостраничной книгой. Бог так судил, что мы видим, как перелистывается одна из страниц этой книги. В такие минуты бывает немножко страшно — а что написано на следующей странице, сколько там будет скорбных и страшных строк? Но выбора у нас все равно нет, придется читать.