Дегре сидел в своем кабинете и обдумывал перспективы своего дальнейшего бренного существования. Настроение у него было… скажем так – если бы король приказал арестовать лейтенанта и отправить его в пыточный подвал Консьержи, у Дегре было бы намного лучшее настроение. В Консьержи, конечно, тоже шумно, но точно не как в его кабинете…

Даже самый жестокосердный человек понял бы горе лейтенанта и проникся состраданием к этому несчастному человеку. Потому что вокруг стола Дегре ползало, оглушительно вопя, пять свертков в нежном возрасте нескольких месяцев. Пять, Карл!

— Такой подлянки я от Ежении никак не ожидал, — мрачно размышлял Дегре, глядя на то, как один из свертков гоняется за котом по имени Царапыч. – Это ж только подумать – вот так взять и разродиться пятерней! Нет в мире справедливости, нет у Бога сострадания, да, может, и самого Бога нет! Потому, что, если бы он был, он бы сократил количество моих потомков хотя бы до трех, а лучше до двух! Еще лучше, конечно, до одного, как это и бывает у приличных людей, но… Ладно, если бы хотя бы два из пяти испарились, стало бы намного легче и тише.

А где же Ежения, наверняка спросите вы. А Ежения утром ввалилась в кабинет любимого мужа, ласково чмокнула мрачного, как Харон, Дегре и, мило улыбаясь, сообщила ему, что ей срочно надо повидаться с Еленией, потому что у той есть важные новости… Новости, как же! Наверняка надоело сюсюкать с собственной пятерней, и сейчас они с Еленией хором сюсюкают по поводу маленького Фе – ах, какие глазки, ах, какой носик, а ты представляешь себе, он уже ходит… Тьфу! Дегре скрипнул зубами и в очередной раз проклял Целито, Фактито, Москаля, Бошироффа и Петроффа – в общем, всех, кто втравил его в историю с конгрессом отравителей. Ведь именно после этого конгресса в минуту жизни трудную он сделал предложение Ежении…, которое Ежения, конечно же, приняла. И, конечно же, всем своим видом показав, что предложение ей следовало сделать раньше, но так и быть – богиня готова снизойти до смиренных мольб раскаявшегося грешника, наконец-то осознавшего всю глубину своего морального падения.

Короче, вы поняли, уважаемые читатели – новоявленный отец, осчастливленный появлением на свет пяти достойных отпрысков, был в ужасном настроении. Мир представлялся ему темным царством без единого луча света…, да что луч? Даже малюсенького проблеска в этом царстве тьмы не наблюдалось! А тут еще и Ежения, с изяществом палача пробросившая утром мысль, что она хочет такую же дочурку, как у Петроффа и Элиссы… Караул! Да со способностью Ежении к воспроизводству к пяти копошащимся под его столом сверткам мужского пола через год-полтора прибавятся пять ба… то есть, пять маленьких, но громко визжащих фей! Это ж точно будет конец света со всеми отсюда вытекающими!

Лейтенант уже вполне серьезно осмысливал перспективы поиска подходящего шпиля в качестве средства прекращения своих мук, но тут вошедший в его кабинет слуга оповестил о визите прекрасной незнакомки. После чего в кабинете нарисовалась сама незнакомка, и что греха таить – она действительно была прекрасной! Тонкие черты лица, огромные проницательные темные глаза с удлиненным разрезом, длинные ресницы, а губы… Короче, то было само совершенство, а уж когда дама неодобрительно сморщила носик, глядя на свертки, то лейтенант понял, что в жизни не встречал столь божественного создания.

— Простите, мсье Дегре, я ни в коем случае не хотела отрывать вас от осуществления ваших родительских обязанностей, — с тончайшей ноткой яда в голосе сказала прекрасная дама.

— Не стоит извиняться, мадам, — Дегре с трудом удержался от желания пнуть один из свертков, оказавшихся в пределах досягаемости его сапога. – Что тут поделаешь, после «Дела о ядах» численность населения нашего королевства изрядно сократилась, и мне, как верноподданному Его Величества, приходится по мере моих скромных сил помогать решать эту проблему государственной важности.

— Понимаю, — кивнула дама. – И в некотором смысле восхищаюсь вашим самопожертвованием во благо общества. Должна признаться, что мне бы точно не хватило решительности и целеустремленности так принести себя на алтарь процветания государства. Я, знаете ли, конечно, люблю детей, но… на должном расстоянии от них. И при условии, что их ротики заняты сосками, леденцами, конфетами…, да чем угодно, хоть хозяйственным мылом. Потому, что служение науке не терпит не только суеты, но и пронзительных звуков, которые в обилии способны производить дети.

«Какая женщина! – в десятый, наверное, раз подумал Дегре. – Красота, ум, здравый смысл…, мне казалось, все это есть в Ежении, но… Вместо этого – пять свертков! Ну, есть ли в мире справедливость?»

И он, вдруг вспомнив все свои манеры, изрядно утерянные им за последнее время, поцеловал прекрасной даме ручку и пригласил её присесть. Истерически дёргая шнур звонка, лейтенант вызвонил, наконец, сонного камердинера и грозно приказал тому унести всех этих… всех отпрысков Дегре туда, куда и было положено. «В ад!» — мысленно уточнил он, но вслух сказал, натянуто улыбаясь, совсем другое – «В детскую!». Вскоре в кабинет прибежали две нянюшки и с помощью камердинера собрали расползшихся повсюду младенцев. А камердинер напоследок прихватил и кота Царапыча, который в ожидании передышки уже блаженно растянулся на диване. Но не суждено ему было отдыхать! Маленькие Дегре очень любили играть с котом, взятым в дом Еженией из подражания накрывшей Париж моде на домашних котов, причём с необычными именами. Так и у них появился этот кот, взятый прямо с улицы и не отличавшийся поэтому примерным поведением и благородными манерами. Впрочем, Царапыч быстро сообразил, как ему повезло, и научился изображать на людях очень милого котика. Что он при этом думал о хозяевах и об их гостях – это было его кошачье дело. На его беду, вскоре после его появления в доме появилось и пятеро сыночков лейтенанта – и у него начались непростые дни… Но уличная закалка и сообразительность, без которых он ни дня не прожил бы в мрачных трущобах Парижа, помогли коту не только выжить, но и наладить с этими маленькими бандитами неплохие взаимоотношения. Теперь у него была гарантия, что он будет жить в этом доме столько, сколько захочет сам, и так, как сам решит. Хозяйские сыновья его любили, хозяйку он забавлял, а хозяин…ну кто ж в доме обращает внимание на то, чего хочет хозяин?

Когда кабинет опустел, Дегре присел в кресло напротив своей гостьи и внимательно на неё посмотрел, пытаясь составить о ней мнение. Дама же, нисколько не смущаясь, смотрела прямо на него. Так продолжалось несколько минут. Наконец, Дегре сказал:

— Что ж, мадам, я внимательно Вас слушаю! Полагаю, что Вы пришли ко мне не за тем, чтобы познакомиться с моей семьёй?

— Разумеется – отвечала дама. – Знакомство с семьёй стало просто приятным дополнением к цели моего визита. Разрешите представиться: я — Танита Кирилава.  Дочь русской дворянки и японского аристократа. Моя родина лежит далеко за Уралом – этими горами, что делят Россию на европейскую и азиатскую части. Предполагая, что Вы, лейтенант, непременно начнёте собирать обо мне сведения, я сама расскажу Вам главное – и поверьте, Вы при всём своём старании не нароете ничего большего. Итак, до шестнадцати лет я воспитывалась в доме матери. Отец, по разным причинам навсегда уехавший из Японии, научил меня многому, так как я была его единственным оставшимся в живых ребёнком. Но я, познав тайны японских самураев и якудза, а также сибирских шаманов и российских знахарей, захотела потом дополнить свои знания плодами европейских наук. Поэтому уехала в Европу, переодевшись юношей, прошла полный курс обучения медицинскому делу и фармацевтике. Сейчас у меня есть лечебница для бедняков на окраине Парижа, открытая мною на благотворительные пожертвования. Вот, пожалуй, и всё, что Вам необходимо обо мне знать, лейтенант.

— Кроме одного, прелестная …эээ…Танита – улыбнулся Дегре. – Я до сих пор не знаю – чем обязан счастью познакомиться с Вами?

Продолжение следует

© Ёжики (Анастас) & Леди Мелисандра