Эскендер-хан принял начальника парижской полиции холодно, но учтиво. Их разговор шёл вроде бы неплохо, но ничего стоящего Дегре от Чингизида так и не добился. Да, дружил с покойным отцом Таниты. Да, знал её с детства, даже учил кое-каким наукам. Да, покойный его друг в своё время доверил ему некие ценности, которые Эскендер-хан при определённых условиях должен был передать Таните. Та, в свою очередь, убедила  его, что непременно выполнит эти условия … И, не дождавшись этого, в силу чисто личных и очень важных для него обстоятельств, Эскендер-хан всё же буквально перед отъездом Таниты передал ей точные координаты места, где хранились ценности её отца.

— Вы не исполнили условий Вашего покойного друга? – удивился Дегре, знавший о честности потомка Чингис-хана.

— Да – хмуро подтвердил Эскендер-хан. – Я не собирался этого делать, но говорю же Вам – обстоятельства так круто повернулись, что я изменил своё решение, и, думаю, покойный отец Таниты не стал бы обижаться на меня. Она уезжала из Парижа почти нищей. Я знаю, Вы думаете, что она увозила формулу, которая могла бы ей принести большое богатство. Но я предложил ей обмен – сокровища её отца на эту формулу. И она при мне вытащила лист с ней, показала мне и тут же сожгла. Я скажу Вам больше, Дегре, — я бы отдал ей эти сокровища, даже если бы никакой формулы у неё не было. Но это мои чисто личные с ней расчёты. И никого это не касается, кроме меня и её! Я должен был быть уверен, что дочь моего друга в своих странствиях не будет бедствовать. Что она сможет обзавестись своим домом и у неё будут средства на жизнь. На честную жизнь! Ведь оставшись на этом свете совершенно одна и безо всякой поддержки, Танита, возможно, и стала такой, какой стала… Так вышло, что я сумел при этом уничтожить эту проклятую формулу, а значит, выполнил и своё поручение, с которым приехал в Париж. Но говорю вам, это просто случай. И как это странно ни звучит, Танита в той сделке тоже проявила честность. Так что мы ничего друг другу не должны. За исключением… впрочем, это никого не касается…

— Так вот откуда у неё её нынешние богатства! – сказал Дегре. – Но, позвольте, Эскендер-хан, Вы, кажется, сказали, что когда-то мадам Танита осталась на свете одна?

— Да, совершенно одна. И безо всяких средств к существованию.

— Но послушайте, ведь мадам Танита приехала в Париж не одна, а с племянницей, которую представляет всем, как единственную дочь своей сестры! — воскликнул Дегре.

— Этого не может быть! – отрицательно покачал головой Чингизид. – Да, у Таниты была сестра, но она умерла в отрочестве. И больше никаких родственников у неё нет. Может быть, Танита взяла на воспитание какую-нибудь сиротку и просто выдаёт её за свою племянницу?

— Ну уж нет! Видел я эту Катрин! Она так похожа на мадам Таниту, что просто оторопь берёт!

— А сколько ей лет? – взволнованно спросил Эскендер-хан.

— Она ровесница моей младшей дочери Женни, то есть им обеим по четырнадцать лет. И знаете, эти барышни как-то быстро и легко подружились, просто становятся не разлей вода…

Дегре отчего-то захотел поделиться с Эскендер-ханом своими горестями, поведать об упрямстве жены, капризах дочери… но он обнаружил, что Эскендер-хан перестал его слушать.

Он уставился в окно, как будто увидел там всё войско небесное во главе с архистратигом Михаилом. А на лице его было такое выражение, будто только что он уверился в начале Конца света.

— Эскендер-хан! – обратился к нему Дегре. — Я говорю, что…

— Простите меня, граф! – оборвал его потомок Чингис-хана. – Но у меня внезапно разболелась голова… и у меня сегодня много дел! Давайте поговорим обо всём позже. Приходите, я рад буду Вас видеть. Однако, сейчас прошу меня извинить. Срочные, неотложные дела, знаете!

И Эскендер-хан, поклонившись Дегре, выскочил из комнаты, оставив того в обиде и недоумении. И, честно признаемся, в растерянности – а что же ему, Дегре, делать дальше? Вернуться в семью? Ну уж нет, его гнев на жену и дочь еще не улегся окончательно, хотя… Глава королевской полиции даже самому себе боялся признаться, что страшно скучал и по Ежении-старшей, и по Женни – скучал до такой степени, что готов был уже покорно внимать стихам Овидия и Вергилия (пусть горят в аду!) и выносить проказы дочурки. Но это же не повод для принятия столь важного решения! Пусть еще помаются без него, глядишь, поумнеют, глядишь, будут вести себя лучше, глядишь…

Вот с такими педагогическими мыслями Дегре и вышел из дома Чингизида и тут… На него буквально налетел вихрь, который буквально залил его слезами с ног да головы, при этом судорожно всхлипывая и бормоча что-то не слишком понятное. Из какофонии всхлипов и рыданий Дегре уяснил себе, что вихрь очень лю-ю-ю-бит его, что он, Дегре, был пра-а-а-в, что вихрь — полная ду-у-у-ра, что Катерина – коварная змея-а-а-а, что вихрь так несча-а-а-астен, вихрю так пло-о-о-хо, как никогда еще не бывало, и что вихрь больше так не бу-у-у-дет, и что он бу-у-у-удет теперь хорошим вихрем… И пусть папенька вернется, потому что иначе вихрю полная ха-а-а-ана…

Гладя вихрь по белокурой головке, глава королевской полиции тяжело вздохнул. Ну, что тут поделаешь, если все бабы, независимо от возраста, сущие курицы. А тут даже не курица, а самый что ни на есть цыпленок, воображавший себя гордой орлицей! Вот теперь рыдает, виснет на шее отца и вытирает, честно признаемся, очень сопливый носик о рукав его камзола. И в кои-то веки, похоже, дочка действительно несчастна, а не изображает из себя вековую скорбь из-за того, что ей не дали любимую игрушку.

Когда Женни, наконец, немного успокоилась, Дегре приступил к расспросам. К его изумлению, выяснилось, что любовь Женни к новообретенной лучшей подруге прошла, завяли ананасы, и папайя больше не колосится, а всему виной – юный граф Луи де Ферро. Потому, что этот пре-е-е-едатель (тут был произведен еще один, слава Богу, небольшой слезопад) втюрился в эту (тут был произведен зубовный скрежет) коварную! И это после того что между Женни и Луи было (тут был очередной приступ горестных всхлипов) …

— А что было? – максимально осторожно осведомился Дегре, внутренне заледенев. С одной стороны, Луи де Ферро только внешне пошел в мать, а характером был вылитый отец, то есть был обвешан моральными принципами чуть меньше, чем рождественское дерево сладостями. А с другой стороны, он совершенно не мог противостоять прихотям Женни, и если ненаглядная дочурка начальника королевской полиции что-то задумала и захотела… Дай Бог, чтобы все обошлось одними поцелуйчиками, подумал Дегре, вспомнив, что в возрасте Женни он как раз… Но он – это он, а Женни – это Женни, и если Луи де Ферро осмелился, точнее, пошел на поводу и воспользовался…!!!

— Как это – что, — безутешно всхлипывала Женни. – Мы же с ним дружили столько лет…, он же мне как братик был! А теперь и в сторону мою не смотрит, только на эту змею Катерину таращится. И оба, понимаешь, так и дают понять – пошла, мол, вон, дай нам побыть наедине… Друзья называются!

— И… все? – еле слышно уточнил Дегре, боясь вспугнуть внезапный приступ откровенности у дочери.

— А чего еще надо-то? – непонимающе хлопнула на него опухшими от слез глазами Женни.

«Господи, еще совсем ребенок, — Дегре окончательно растрогался. – Слава Богу, обошлось! А корчила-то из себя…» — на этой мысли он прижал к себе дочурку покрепче и чмокнул в лобик. Ладно, пусть порыдает, что делать – детство уходит. Годика через два сама смеяться будет над этой трагедией».

— Женни, — ласково спросил он. – Ты мне другое скажи – а как на всю эту историю отреагировала мадам Танита? Или она не в курсе происходящего?

— Как-как…, да она все Катерине позволяет, не надышится на нее! Старается выглядеть строгой, а сама, стоит Катерине отвернуться, смотрит на нее как на сокровище! Как же, любимая племянница, дочь покойной сестры…

— Любимая племянница, дочь покойной сестры, — машинально повторил Дегре, вспоминая все, что сказал ему совсем недавно Эскендер-хан. – Боже, какой же я дурак…

Продолжение следует

© Ёжики (Анастас) & Леди Мелисандра