Суоми. Часть 5-я.

— Разрешите исполнять, товарищ капитан? — Валерка чувствовал отчаянную ледяную невесомость в голове, которую обычно ощущал перед тем, как броситься на человека.
— Исполняйте. Только одно замечание — нужен автомат, а не танк и не вражеский генерал. Геройство никому не нужно. Иванов, ты у нас на деле давно не был, полазай с женатиком по нашим местам, объясни чего там к чему, да поднатаскай в нашей премудрости. Буняк, разбери «покойника», может там какие-нибудь детали есть годные… Ты, — Шкурко положил руку на Валеркино плечо, — поступаешь покамест в подчинение сержанта Иванова, так сказать в подмастерья.

Шкурко развернулся, не слушая даже ответа подчиненных, и пошел к землянке.

— Тю… Велико дело…Автомат достать — протянул богатырь
— Велико не велико, а на первый раз куда как достаточно. Охолони, Буняк — проворчал второй, с роскошными густыми усами, украшенными по черному полоской преждевременной седины, садясь на угол брезента, — садись, женатик. Будем из тебя разведчика делать, сегодня первый раз на дело пойдешь, чтобы обучение у нас было, так сказать, без отрыва от работы…

У доброхота были мозолистые руки со следами ружейного масла. Чинно протерев их тряпицей, он достал из самодельного планшета затертую, подклеенную карту. Девственно чистую: без единой пометки или надписи, которыми неизбежно, разноцветно и обильно расцветает любая нормальная военная карта, находящаяся в использовании. Он разложил ее прямо на брезенте, значительно откашлялся и начал водить по карте пальцем. Палец ткнулся в бумагу как нос гончей собаки.

— Карту читаешь? — Валерка кивнул — Добро. Вот здеся мы, значит, стоим.

Палец несколько раз постучал по точке между двумя округлыми щупальцами зеленоватой амебы.

— Вот он наш лес — амеба была окружена быстрым движением.
— Вот тута речка-переплюйка наша, впадает в озеро, — голубая округлая яичница-глазунья с двумя длинными островами, — называется оно Енни, Заяц-озеро, значит. Вот на этом острове — немецкий дзот.

Вот это наш родник в лесу и ручей — палец потыкал синюю головастую пиявку, — Вода в нем скусная… Здесь видишь холм подковой? Вот тута ихний родник, там немцы, да финны пить ходят. Значит, линии фронта у нас в общем нет, как и линии боевого соприкосновения — стоим где удобнее, а друг друга вылазками щупаем. Вот пришел бы ты год назад — тогда да, до пехотных лопаток доходило — что у нас, что у немцев патроны выходили, и артиллерия не била — боялись своих задеть. Там, на версту до нас не доезжая, — палец обмотал неровным кольцом дорогу и пологую высотку — однажды две недели в поле только рукопашная  шла…

Иванов вздохнул.
— Вот до сих пор, — палец перетащился на другую сторону карты, проглотив разом километров двадцать пять-тридцать — мы, разведка, доходили. Немцы не очень нашу разведку секут, а финны — ох, до чего смекалистые… Но нам туда позарез нужно — видишь, станция? — палец отмахал еще десяток километров — Вот если бы удалось нам ее ковырнуть, погнали бы мы фрица аж до самых резервных позициев, без снабжения…

Валерка напряженно впитывал глазами пятнистую картинку — месиво мелких озер, лесов, перелесков и болот. Квадрат наискось пересекали две кривых проселочных дороги.

— Вот сюды не суйся — сплошная зыбь болотная. Вот здеся не ходи — у финнов такие снайпера, что смеха ради нашему брату папиросу выбивали из зубов. В общем поизучай тута пока, а пойду готовиться. Потом и тебя научу как…

Валерка остался наедине с картой. Буняк куда-то ушел. Карта больше всего напоминала налитый в квадратную тарелку жирный суп с зеленью — беспорядочные округлые голубые «блестки» множества озер и озерец, соединенные множеством спутанных проток, огромные пятна лесов, прорезанных бесчисленными ручьями речками, словно перепутанными нитками. Вместо перловки суп был густо засеян валунами, которые в незапамятные времена притащил с собой ледник, сложив на карте треугольными значками каменных горок.

Вернулся Иванов: — Давай за мной.

Они, прихватив карту, пошли в землянку. Новое жилище Валерке понравилось — добротное, надежное, сухое. Потолок был укреплен толстыми бревнами, и еще подпирался столбами. Внутри было сравнительно светло — в возвышающиеся на полметра над землей стены были вделаны два «окна» — одно из плексигласа, одно из разбитого окна. В центре помещения стояла, словно дородная купчиха, готовящаяся пуститься в пляс, круглая черная «буржуйка». На изломанной коленами трубе висели чьи-то подштанники, а на самой буржуйке стоял помятый алюминиевый чайник с самодельной проволочной ручкой. Вдоль стен располагались двухэтажные нары, а в центре, между «колоннами» стоял длинный, заблтливо выскобленный до золотого дерева стол с лавками.

— Вот здесь располагаться будешь, — Иванов указал на нижний «этаж» сколоченных из неошкуренных сосновых бревнышек нар слева, — лапнику там или соломы какой сам нарежешь. Вешай сидор свой вот на сучок…

За исключением Валерки и его «Вергилия», да двух спавших на нарах бойцов, землянка была почти пуста.

— Ну, посмотрел? Давай одежку твою в порядок приводить. Только сперва сходи нужду справь, на деле не до нее будет. Во-он туда, в лесок. Ты не кривись, слушай, что говорят, а я тебе обновку нашу разведчицкую посмотрю.

Возвращаясь, Валерка прихватил свою каску, оставленную при входе.

— А каска-то тебе на что? Бросай ее, родимую. От нее только лишний вес… Оружие у тебя есть? Парабеллум. Хорошо. Сунь за голенище, ползком да на карачках так доставать удобнее. Только учти, стрельба в нашем деле крайний случай, всполошим весь лес. Работать надо по-тихому… Это что на пальце?
— Кольцо.
— Это, парень, не кольцо, а твоя смерть. Все что блестит — все долой. Бери шнурок, повесь на шею, если оставить не хочешь, но лучше оставь здесь. Так… Документы есть?
— Вот… — Валерка протянул красноармейскую книжку.
— Оставишь здесь. Потом будем сдавать все документы Шкурко. Запомни — никаких документов с собой на дело. Ни единой бумажки, ни единой буковки. Смертный медальон, коли есть, тоже здесь оставь…

Сняв обручальное кольцо, он еще раз охлопал себя по карманам, вытащил недописанное письмо, фотографии, обернутые в целлофан.

— На вот тебе обновку, носи на доброе здоровье… — Иванов протянул пятнистый сверток, — Одевай, сейчас по кумплекции твоей подгоним.

Валерка развернул ткань. Это была зеленая, в неровных пестрых пятнах накидка с капюшоном и шлевками, чтобы подогнать ее по фигуре. Его глаза уперлись в маленькую дырочку, угнездившуюся посреди заметного даже после нескольких стирок бурого пятна, расплывшегося по пятнистой ткани.

— А это что?
— Известно что, дырка, — проворчал Иванов — Владика Рощина, который ее до тебя носил, снайпер попотчевал. Вот выбьем новое обмундирование, будет тебе новая накидка, а пока ходи в этой. Давай, давай… пилотку тоже долой.

Валерка надел пахнущую лесом, сыростью и дымом накидку. Отныне эта пятнистая, как у рыси, «шкура» должна была стать его второй кожей.

— Подгоняй ее так, чтоб ничего не висело и не цеплялось. Потом в шлевки веток понатыкаешь, а по летнему времени травы всякой.

Он лично подтянул все шнурки и шлевки и проверил как сидит накидка.

— Сойдет. Ну что, боец… Тебя как звать-то, все забываю спросить?
— Мрачковский. Валерка.
— Понятно. Ты, часом, какой нации? Не еврей? Я не так, я просто спросить, я сам — мордвин… У нас тут человек один, еврей, все родичей ищет, может остался кто…
— Не… Я немец. Русский немец. Прадед еще сюда приехал, — здесь Валерка солгал, — колонистом, да потом всего еще со стороны намешалось…
— Ох ты… Ну, смотри, Валерка, хорошо что сказал. — Иванов заговорил еще тише, — Видал, кто у нас кашеварит сегодня?
— Ну?
— Вот это он и есть. Звать его Рувим Шульман. Из Бердичева он, учителем был до войны. Немцы у него всю семью вырезали, он с тех пор вроде как умом тронулся немного…- Иванов покрутил пальцем у виска — он немцев у нас тут — голыми руками — ползает по ихним окопам и режет по ночам. И если какого немца видит — духу его терпеть не может и не утихомирится, пока не пришьет. Тут такие дела были, у-у-у…- сержант пошел в дальний угол и начал копаться в каком-то ящике, не прерывая разговора — Его раз еле от трибунала уберегли — задушил какого-то фрица важного, а фрица этого допросить не успели. Так что если спросят, ты у нас хоть чухна, хоть остяк, хоть кто… Но немцем быть не моги. Я — могила.

Валерка поежился. Человек с добрым лицом, друг, боевой товарищ, оказался тем, кто был еще страшнее врага. Он охотился на врагов. Одержимо, страстно, расчетливо и методично, как только может охотиться на врагов существо, которому жажда мести заменила все остальные человечьи чувства.

— Ты, значит, должен по-немецки знать хорошо. Это вот чего? Вчера с одного фрица убитого принесли, а Левка Сухов на деле, прочитать некому. «Ярбюх», «инструкзион» — вижу, там какие-то ружья внутри — не иначе какое пособие — Иванов протянул Валерке небольшую книгу в матерчатом переплете.

Старая веленевая бумага была подкрашена «под мрамор», ручной работы корешок блестел потертым узором и облезшим за годы сусальным золотом букв. «Полный охотничий альманах с детальным описанием и методой приготовления различных трофеев на охоте», Гамбург, 1837 год. Обилие «ослиных ушей» и потертый переплет говорили, что владелец ее был заядлым охотником. Доохотился.

— Книга. Охотничий календарь.
— Да? Понятно. Ну, добро, на самокрутки пустим, раз с нее проку нет никакого — сержант кинул книгу на нары, — Готов? Попрыгай.

Несколько прыжков на месте не выявили никаких нежелательных звуков.

— Присядь на дорожку. По лесу ходить умеешь? С пятки на носок…
— Умею
— Ну, тогда посидим…

Посидели, внутри нарастало давящее и закипающее волнение.

— Пошли, что ли, с богом…

«Мастер» и «подмастерье» вышли из землянки и через несколько десятков шагов их поглотил лес.

Лес безразлично шумел над их головами. Сосны ослабляли дневной свет, но не полностью, под их пологом их колючих длинноиглых ветвей находился странный мир серо-бирюзового света. Шаги глушил золотистый ковер из опавшей хвои, через который пробивалась покрытая молодыми округлыми листиками перепутанная проволока черники и круглыми, сочно-зелеными подушками лежал плотный, блестящий как мятый бархат, мох.

— Здесь наша еще часть…- тихо забормотал Иванов в ухо, — Захочешь сказать что — подойди и тронь за плечо. Не окликай никогда… Если я останавливаюсь — замри и пригнись. Кивни, коли понял…

Прошли еще несколько десятков шагов. Внезапно Иванов замер и присел. Валерка, как и было сказано, опустился на одно колено и дернул из-за голенища пистолет.

— Ползи сюда…

Он, не прекращая озираться подкрался к сержанту.

— Что видишь?

Валерка напряженно всмотрелся в окрестности. Ничего. Лес был безмолвен. Качающиеся верхушки сосен засыпали все текущими и пляшущими на месте золотыми зайчиками. Теперь он понял смысл и назначение раскраски собственной накидки — зеленая ткань с кремовыми зубчатыми пятнами как нельзя лучше подходила для леса, разламывая силуэт на множество рассыпанных пятен, как детскую мозаику. Вот и сейчас пестрый фон у него перед глазами был похож на «загадочную картинку» — глаз не замечал ничего, кроме множества пятен, запутываясь и увязая в их пестроте как в зыбучем песке. Потом его глаза привыкли и начали складывать из разных пятен целую картинку — стволы деревьев, упавшие ветки, пятна мха — и нашли на пестром фоне ветку. Ветка была черная, гладкая и слишком правильная — прямая как струна она лежала на земле, местами присыпанная хвойным опадом. Он молча вытянул палец по направлению этой странной ветки.

Иванов кивнул и осторожно, кончиками пальцев, смел золотистые иголки. Ветка оказалась куском провода.

— Теперь смотри.

Сержант аккуратно расчистил опад. Один конец провода был привязан к вбитому в землю колышку. На другом конце была привязана немецкая, мирно-округлая, похожая на консервную банку, граната. Иванов обратно загнул усики чеки и отвязал «гостинец».

— На нашего брата поставлено, на разведчика… Немцы такие гостинцы большие мастера оставлять. Когда идешь по лесу смотришь так — вправо, влево, вниз, вперед. Ходи медленно, если глаз хоть что-то видит, не лезь вперед, остановись, посмотри еще раз. Меж двух дерев не ходи — там почти всегда заложена, лучше осторожненько, по кустикам пробирайся, и на нашей стороне и на ихней. Не фрицевская граната, так наша попадется, а тебе-то какая разница, на какой в рай ускакать? Держи гранату. Провод собери — пригодится.

…Каждая ветка и каждый лист в лесу — союзник. И каждая ветка и каждый лист — враги. Они шли, вслушиваясь в каждый шелест, в каждый оттенок пения птиц. Валерка прикинул, что они должны были отойти уже на километр. Солнце, положение которого он по приобретенной на охоте привычке запомнил, встало на юге. В воздухе начала чувствоваться влага.

— Самое в нашем деле опасное — дороги переходить и через протоки перебираться. Ты как на ладони, в обе стороны виден, да еще и видно куда ты пошел. Значит сейчас мы подходим к протоке. Расписание у нас такое — протока узкая, так что мы подходим, осматриваемся, расходимся шагов на сорок и еще раз осматриваемся. Ты быстро переходишь протоку, залегаешь и осматриваешься, прикрываешь меня, а я сразу следом сигану, и на той стороне встретимся.

Валерка осторожно выглянул из зарослей багульника, растущих густо, как обувная щетка по берегу протоки. Солнце ярко сияло в просветы между деревьями и зайчики играли в весело текущей воде. Ничего. Он поставил «парабеллум» на предохранитель, взял короткий разбег и перескочил узкую протоку, вломившись в молодые елочки. Тут же распластался по земле, напряженно вглядываясь вправо и влево. Иванов благополучно перескочил над сияющей водой. Они встретились на другой стороне.

— Ну, поздравляю, грамотно сиганул. Все, отсюдова мы в гостях у фрица, держи хвост пистолетом…