Гроссбауэр. Часть 3-я.

— Ваша куртка?
— Так точно, герр  оберлейтенант
— У вас есть вши?
— Никак нет, герр оберлейтенант. Хотите использовать меня в пропагандистских целях? — «Крепок орешек… мне б за такие разговоры на допросе в морду двинули — голова бы сквозь стенку улетела» — Валяйте, — немец усмехнулся, — но если вы про порошок, то порошком я пользовался как раз чтобы предупредить появление вшей.

«Да, интересный субъект. Головастый-языкастый-соображалистый. Ну да ничего, не таких допрашивать приходилось» — Валерка вспомнил одного гауптманна, который, несмотря на то, что его взяли в полевом сортире и приволокли в расположение с мешком на голове в самом постыдном виде, держался как на параде, поддергивая кальсоны прямо в присутствии старшего сержанта — переводчицы.

— Меня не очень интересует, зачем вы им пользовались. И потом, я не оберлейтенант, а скорее фельдфебель на лейтенантской должности…

Валерка медленно, растягивая каждое движение, с издевательской основательностью, присел на желтую, вытертую, отполированную многочисленными подошвами ступеньку, постелив куртку Шеффера себе под зад, положил автомат на колени, всем своим видом показывая, как ему удобно и тепло, несмотря на промокшие до колен штаны и мокрые сапоги. Ветер усилился и потащил за собой мельчайшую водяную пыль. От склада было видно, как отлившее море стало похоже на рашпиль — такое же серо-сталистое, с мелкой острой волной, одетой по верхушкам белой пеной. Погодка крепчала, но до шторма дело вряд ли бы дошло — такие короткие «бучи» осенью были обычным делом.

Шеффер сглотнул и попытался не дрожать. Ему было действительно холодно. Русский фельдфебель (черт бы подрал эти мелкие клопиные звездочки на русских погонах) все не отдавал ему куртку и вообще непонятно чего хотел. За его спиной русские споро растащили чахлый забор, принесли дров, разложили несколько больших костров и, развесив по воткнутым в землю палкам мокрую, исходящую паром одежду и портянки, уселись между ними, под прикрытием стены склада. Они тянули к огню большие грубые руки и босые ноги и, смеясь, переговаривались негромкими гортанными голосами.

— Отведите пока пленных за казарму, чтоб не околели на ветру, но только немцев — Валерка сделал паузу в импровизированном допросе. Конвой развернул серую кучу немцев и, словно овчарки стадо, трусцой погнал к казарме, — а латышей — к пирсу давайте… Сдать их старшине Приходько. Радиста нашего ко мне, а пока всем кому нужно — сушиться, все сухие — охранять фрицев. Новеньким скажите, чтоб портянки пресной водой промыли прежде чем сушить.
— Скажите, Шеффер, на что вы рассчитывали, сдаваясь в плен? Давайте, давайте, запросто. Нам с вами терять нечего…
— Остаться в живых, разумеется… (Про себя Валерка зло отметил это «разумеется») — а зачем же еще?
— Вот меня и интересует, зачем еще… Сдаваясь в плен вы не предпринимали никаких действий, чтобы навредить советским солдатам?
— Никак нет, герр фельдфебель. Я бы не успел — все было так быстро. Ваши бойцы застали меня за тем, как я обрабатывал свою куртку. Я не успел даже добежать до пирамиды с оружием.

«Надо бы проверить…». Он выждал еще минут пять, с удовольствием наблюдая как у немца покрывается мелкими бриллиантами водяных капель рубашка.

Валерка свистнул.

— Эй, кто этого гуся брал, ребята?
— Петров и Радченко, товарищ лейтенант. Середов был с Богачевым и я с ними, — откликнулся, выпустив сизую струю папиросного дыма, один из бойцов, греющихся у костра.
— Курево откуда взяли, товарищи разведчики? — Валерка точно помнил, что на катера, «на дело» с собой по старой традиции никто табака не брал.
— Так это ж… Фрицев пошшупали немного, товарщлейтнант, от них не убудет… Только что курево и взяли. А курево, товарщлейтнант у них поганое — солома-соломой…
— Значит, чтоб больше ничего не «шшупать». За магазин белья в Выборге солдатиков все помнят, сколько расстреляли? Хоть рапорты на вас в особый отдел пиши…

Валерка свирепствовал в общем-то впустую. Боевая работа разведчиков не позволяла «шшупать» вволю, как делали обычные пехотные части — разведчик с собой много не берет.

С другой стороны, у многих после каждой ночной вылазки «на ту сторону» в руках оказывалось по нескольку часов, портсигаров, ремней, сапог и другого ценного барахла, снятого с языков или ворованного в окопах. На это барахло получалось выменивать бензин, продовольствие, форму, спирт, батареи для рации, запчасти и прочие необходимые во фронтовых условиях вещи. За процессом «шшупанья» уследить было невозможно.

— Как взяли склад?
— Да чисто, товарщлейтнант. Вот этот в одних подтяжках сидел, не иначе вошку бил, да двое еще шлялись. Все сразу руки к небу и мира запросили.

«Все равно минута или две, пока не началась стрельба у него были…»

Валерка решил смилостивиться над стремительно бледнеющим на холодном ветру немцем, приподнялся и кинул ему вороной прошуршавшую в воздухе куртку. Шеффер благодарно кивнул и поспешно натянул ее на себя.

«Сейчас ты у меня закиваешь по-другому».

— Идемте, Шеффер. Сейчас мы с вами будем есть колбасу и пить пиво.

Валерка пытливо всматривался в лицо пленного в поисках какой-нибудь реакции. Ни отчаянной решимости довести дело до конца, ни страха, ни озлобления. Немец был немного удивлен и только. Странно, странно…

На складе было все так же тихо и пусто — только сквозняк шевелил болтающийся словно собачье ухо почти оторванный край желтой картонной коробки. Попов скучал на часах и губы у него были обильно измазаны трофейным шоколадом пуще прежнего.

— Не пронесет тебя, рядовой, от шоколада-то? Небось, кубиков шесть ухватил, да все схарчил?

«Расхититель трофейного имущества» молодцевато вытянулся и доложил:
— Никак нет, товарищ лейтенант, не должон вроде. Я со вчерашнего дня перед погрузкой на катера ничего не ел — чтоб когда морем пойдем не тошнило. Я больше не буду…
— Лицо утри, «не буду», у тебя весь твой шоколад размазан… Чтоб больше не глядел в ту сторону, а то я тебя по законам военного времени. Здоровый парнище, на два года меня моложе, а соображения ноль — нельзя жрать трофей. Запрещено приказом Ставки. Немец еду к тому же травит.
— Да не должон, товарищ лейтенант… Шоколада-то отличная.
— Про то, кто кому чего «должон» ты потом святому Петру расскажешь или Особому отделу. О состоянии своем будешь мне докладывать каждые пятнадцать минут. Понял?

Попов побледнел до той степени, что сквозь загорелую кожу речной дельтой проступили синеватые жилки.

— А что, может? — сдавленным переспросил Попов
— Может. Или не может. Мы сейчас с этим гавриком будем опыт делать по пищевой части. Военно-медицинский. Бери его и вон к тому столу за загородкой, там сажай, и чтоб он чувствовал как у гитлеровой тещи на блинах.
— Да я вроде не так уж и много… Вот гады, а… ах ты… что ж делать-то… эх…

Побледневший рядовой решительно нахмурил редкие, русые брови и, сжав губы куриной гузкой, подтолкнул немца к стоящему за низкой, обычному человеку чуть выше пояса, перегородкой вроде конторской, столу, на котором лежали конторские книги. Не сводя с пленного глаз и дула автомата он поставил опрокинутый стул и похлопал ладонью по сиденью: — Битте-дритте садитесь, гражданин проклятый фашист и закладывайте салфетку, а не то я вас к черту порешу.

Валерка невольно улыбнулся от такого приглашения. Он подошел к столу, на котором одиноким глиняным фортом стояла пивная кружка с остатками проклятого «Гроссбауэра» и лежали два штык-ножа. Выплеснув пиво прямо на пол, он подошел к бочке и так, чтобы пленный отчетливо видел все его действия, открыл кран. Из него с шумом полилась струя, утопающая в шапке густой пены. Шеффер никак не отреагировал.

Закрыв кран и одной рукой удерживая потяжелевшую кружку, из которой вулканом перла белоснежная пена и шел хлебный хмельной дух, Валерка, сапогом откинув в сторону жабой покатившуюся с угла на угол пустую коробку из-под вшивого порошка, подошел к колбасам, висящим словно снаряды на специальной стойке.

«Нет. Все-таки соль», — думал он, вглядываясь в копченые сморщенные бока, — «Все-таки это соль, хотя чем черт не шутит… Пускай жрет, от одной не убудет» — с этими мыслями он срезал одну, на которой белый налет был особенно заметен.

— Попов! Куда сбежал?! — от входа донесся командирский рык сержанта — Опять трофейное имущество подчищаешь!
— Здесь он, Степан Трифонович. Немца сторожит.
— А-а… Значит вот они. Так, слушай боевой приказ. Абдуллаев, Ахметов — встать снаружи, старший караула — ефрейтор Ахметов. Седяев и Кегельдинов — встать здесь. На карауле никого кроме меня или командира не впускать и не выпускать, ни с кем не разговаривать. Исполняйте.

Валерка поставил кружку перед немцем, положил прямо на уныло разграфленные по линеечке конторские записи колбасу, встал рядом. Под колбасой на бумаге незамедлительно появилось темное пятно жира.
— Приятного аппетита, — переходя на русский, — Степан Трифонович, посмотри, пожалуйста, чтобы этот субъект не особо дергался…

Шеффер решительно отодвинул съестное. «Ну, вот это и требовалось доказать» — Мрачковский снял с предохранителя пистолет.

— Я не буду расхищать имущество Вермахта, — ровным голосом произнес немец, — я давал присягу фюреру и германской нации.
— Что он там-от лопочет про фюрера-от, товарищ лейтенант? — переспросил, хмуря широкий низкий лоб Иванов.
— Жрать не хочет. Говорит, не будет расхищать имущество Вермахта.
— Во скотина дурная… Это нынче, голуба, имущество Красной Армии. Вермахт твой отсюдова далёко… Вермахт капут, слышь, фриц, ай нет?

Валерка почувствовал обжигающую ледяную злость.

— Итак, Шеффер вы отказываетесь по-хорошему? Хорошо. Объясню вам по-плохому. У нас имеется подозрение, что перед тем как сдать нам склад, или, если так угодно мои солдаты захватили героически обороняемый вами склад, вы намеренно испортили продукты, рассчитывая отравить и вывести из строя советских солдат. Будете пробовать все продукты.
— Я ничего не портил. Никто из тех, кто был со мной тоже ничего не портил. Фельдфебеля Польке, нашего начальника склада, убили ваши солдаты и он ничего не успел сделать. Я виновен лишь в том, что не исполнил свой воинский долг и вам достался склад. Я не буду расхищать имущество Вермахта.
— Тогда если откажетесь вы, кто-нибудь другой из охраны склада будет сговорчивей. Но если откажутся все или согласившийся отравится — мне придется воспользоваться своими полномочиями, как временного коменданта острова, и покидать всю вашу теплую компанию в море. Ясно?!

Ему на глаза попалась наколка у немца на запястье. Интересно, кто эта Гретхен, немного косыми буквами вписанная в синее чуть расплывшееся сердечко?
Немец неохотно протянул руку к кружке и сделал шумный глоток. Попов мрачно следил, как мотнулся вверх-вниз небритый кадык. Другой рукой он зажал колбасу, словно хотел идти с ней, как с гранатой, в атаку и с хрустом оторвал крепкими зубами кусок.

— Пошло-поехало…- прокомментировал сержант — Жрет ведь, фашист, как в последний раз…

В дверь просунулась стриженная ежиком голова ефрейтора Ахметова:
— Таварщ летенан, — по-казански глотая окончания — разрэшит доложит, радист пришел
— Сейчас буду. Степан Трифонович, проследи, чтоб наш гость не пропускал тостов…

Валерка вышел, на мгновение прикрыв глаза от неожиданно яркого, после полутемного склада, света. Ветер гонял по небу клочки грязно-серой облачной ваты, небо то светлело, на мгновение пропуская толику белесых солнечных лучей, то снова заплывало серобрюхой унылой тучей, от моря шел соленый запах отлива — непередаваемая смесь соли, рыбы, гниющих на воздухе водорослей. Под навесом была готова рация.

— Соедини меня с большой землей…

Прижав к уху холодный эбонитовый кругляш, радист стал вслушиваться в месиво шумов и тресков.

— Седьмой, седьмой, ответьте полста третьему… Седьмой, седьмой, ответьте полста третьему…

Валерка привалился к стене и ждал. Можно было выкурить первую из четырех определенных на день папирос.

— У кого дыма есть потянуть?
— Держите, товарищ лейтенант, — разведчик протянул ему пачку.

«Фараон» — на желтом фоне пирамида и насупленный мужик в полосатом платке на голове. Помял папиросу, обжал мундштук, ожидая, пока боец добывал из своей «катюши» огонь, прикурил от мутного с черным дымом пламени — как бензину хлебнул.
Тьфу ты… действительно солома. Эрзац на эрзаце — только язык щиплет да горло дерет. Морщась, Валерка сделал пару затяжек.

— Седьмой, товарищ лейтенант, — радист передал ему наушники и микрофон
— Товарищ полковник? — он что есть силы закричал в черную коробку
— Да, что там у тебя? — сипло пробулькали наушники, пробиваясь сквозь спутанный войлок шипения, писка и треска
— Младший лейтенант Мрачковский. Докладываю. Овладел островом практически без потерь — трое у меня убитых. Радиостанция… Ра-ди-о-стан-ци-я!.. Радиостанция!.. Теперь слышно?.. Радиостанция захвачена. Нет, не успели — целая. Служу Советскому Союзу… Обнаружен склад… Нет…Софья, Константин, Леонид, Алексей, Дмитрий.
Продовольственный, товарищ полковник. Уже… Уже говорю! Да, выставил охрану… Прошу направить мне врачей. Вра-чей! Вра-чей! Нет, надо проверить не отравлено ли продовольствие. Так точно. Подопытных? Около взвода, товарищ полковник. Есть пробовать. Есть… Есть ждать прилива.
Отбой.